Кабул и Исламабад: по разные стороны «границы»
Обострение между Афганистаном и Пакистаном стало итогом долгих накопившихся противоречий. Перемирие, достигнутое в Стамбуле при посредничестве Турции и Катара, удержало ситуацию от срыва, но не сняло причин напряженности. Новая встреча назначена на 6 ноября, и участники договариваются о механизме контроля за соблюдением договоренностей.
Главный вопрос — активность группировки ТТП. Исламабад требует от Кабула конкретных гарантий, что ТТП не будет действовать с афганской территории. Кабул уклоняется от таких обязательств, ссылаясь на ограниченные возможности контроля.
Большинство экспертов подчеркивают, что для Пакистана это стало отражением собственной политики: десятилетиями он использовал радикальные движения как инструмент влияния и теперь сталкивается с тем, что этот «инструмент» действует самостоятельно.
В то же время не все оценки учитывают антропологические особенности нынешнего режима в Афганистане, а именно систему норм и представлений, известных как Пуштунвали, которая во многом определяет логику поведения талибского руководства.
Так, наряду с принципами гостеприимства, «Талибан» руководствуется одним ключевых понятий «гайрат», означающем достоинство и независимость. Пока шла война, помощь извне воспринималась как поддержка, после победы – как покровительство.
Как отмечает пакистанский аналитик Мухаммад Амир Рана, зависимость от внешней силы для талибов несовместима с чувством чести. Поэтому требование Исламабада «влиять на ТТП» воспринимается ими не как политическая мера, а как посягательство на автономию.
Следование этому «коду» формирует характер нынешнего афганского режима, где основой остается пуштунская идентичность. Это делает систему этноцентричной и ограничивает возможность реальной инклюзивности.
Отдельный слой противоречий связан с границей. Линия Дюранда для Пакистана является международно признанной, но в Афганистане воспринимается как наследие колониальной эпохи. Для афганского, не только талибского, руководства признать линию Дюранда окончательно означало бы потерю символического суверенитета. Поэтому этот вопрос продолжает использоваться в национальной риторике и усиливает разногласия.
Также кризис затрагивает и внутреннюю политику. Для Исламабада любая уступка воспринимается как слабость перед «убежищем террористов», для Кабула – как подчинение внешнему давлению. Это делает невозможными шаги, которые могли бы выглядеть как компромисс.
Дополнительное недоверие вызывают внешние факторы. Талибы рассматривают международные инициативы сквозь призму внутренней политики и любые намеки на вовлечение Индии, Катара, Турции, США или Китая мгновенно воспринимаются как попытка давления. В результате даже частные инциденты (перестрелки на КПП или чьи-либо заявления) быстро политизируются.
Перемирие в Стамбуле создало временное равновесие, но не разрешило фундаментальные противоречия. Между Кабулом и Исламабадом сохраняется несовместимость логик: Пакистан исходит из интересов государства и безопасности, Афганистан – из традиционных кодов и идеологических принципов, прикрытых риторикой суверенитета. Пока эти подходы не согласованы, переговорный процесс будет оставаться хрупким.
Окно для диалога пока открыто, но оно узкое. На наш взгляд «формула стабильности» должна быть предельно ясна и прагматична: 1) верифицируемые меры по ТТП, 2) режим пограничной деэскалации и 3) экономические стимулы. Других устойчивых решений на данном этапе нет.
Для Центральной Азии афгано-пакистанское направление остается зоной риска, прежде всего в контексте транспортных и торговых проектов. Да, «худой мир» лучше «доброй войны», но для республик региона это скорее сигнал: одновременно развивать альтернативные маршруты через Иран и Каспий, сохраняя гибкость и устойчивость региональной связности.
Фото: Public Domain / Wikimedia Commons