Возможности и вызовы присутствия региональных и внерегиональных акторов в странах Центральной Азии для России

В дискуссии приняли участие директор Таврического информационно-аналитического центра А. В. Бедрицкий, заведующий сектором Центральной Азии Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН им. Е. М. Примакова С. А. Притчин, эксперты Центра геополитических исследований «Берлек-Единство» А. Р. Сулейманов и А. В. Чекрыжов, начальник отдела экспертизы магистерских программ управления магистерской подготовки МГИМО МИД России А. С. Дундич, профессор Финансового университета при Правительстве России Д. В. Винник и доцент этого же университета Е. В. Махмутова, заведующая сектором Центра постсоветских исследований ИМЭМО РАН имени Е. М. Примакова Е. М. Кузьмина, доцент кафедры международных отношений Дальневосточного федерального университета М. О. Дмитриева, руководитель Сибирского общества международных исследований Д. А. Борисов, младший научный сотрудник Лаборатории регионоведения МГИМО МИД России Н. Я. Гулам, руководитель сектора истории Центральной Азии ХIХ–ХХ вв. Института всеобщей истории РАН Т. В. Котюкова, профессор и директор Центра евразийских исследований СПбГУ А. А. Колесников, доценты кафедры мировой политики Томского государственного университета А. Г. Данков и А. М. Погорельская, шеф-редактор интернет-портала Antiterror Today О. А. Столповский, ведущий научный сотрудник ИМИ МГИМО МИД России А. А. Князев (модератор).

Материалы ситуационного анализа публикуются Ia-centr в сокращении.

Про экономику с проекцией на политику

Елена Кузьмина: «В структуре товарооборота между странами Центральной Азии и внешними партнерами ничего нового по большому счету нет. Китай и Россия устойчиво занимают места в первой тройке лидеров. Турция во многих случаях — третий торговый партнер, хотя очень сильно отличается от двух первых партнеров. В первой десятке заметна Республика Корея, в большей степени, конечно, это сотрудничество Кореи с Узбекистаном, США входят в первую десятку, в Казахстане второе место занимает Италия, но здесь, конечно же, речь идет только о нефтепродуктах. Есть Швейцария, через нее Узбекистан, Казахстан и Киргизия торгуют золотом. Из западных стран, помимо Швейцарии и Италии, заметно представлены Нидерланды, тоже за счет углеводородов, Великобритания, которая получает ряд редкоземельных и драгоценных металлов…

Мейнстримной вещью в экономике является сейчас то, что и США, и ЕС создали программы и структуры по сотрудничеству со странами Центральной Азии в вопросе добычи критических минералов, как это теперь называется. Сами страны региона в восторге от этого, потому что некоторым странам есть что представить помимо углеводородов: литий и уран, есть вольфрам, ряд других редкоземельных металлов, которые необходимы для развития современных отраслей экономики. Большим и серьезным интересантом критических материалов является и Китай. Но Китай свои стратегические интересы сильно не демонстрирует, спокойно сотрудничает с каждой страной по отдельности. Но здесь есть вопрос. Добыть вполне возможно, достаточно большие инвестиции они могут в это вложить. Сложно понять, как они это будут вывозить. Они надеются на Срединный коридор, то есть через Каспий, но Каспий очень сильно ограничен в возможностях. Пока в большинстве своем уран они вывозят через российские порты. Им придется договариваться: или с нами, или с Китаем, или с Ираном. Все три страны если официально и не объявлены «осью зла», то с ними существуют достаточно серьезные конфликты, в том числе очень серьезный экономический конфликт с Китаем. Поэтому я несколько скептически смотрю на этот вопрос.

Более того, никаких, кроме разговорных, подвижек пока не слышно. Возможно, создается соответствующее законодательство, у американцев курирует это всё Госдепартамент, посмотрим, как всё будет развиваться. Есть же и вопрос о том, насколько печальны будут перспективы экономики ЕС, пока относительно приличная ситуация только у Франции и Италии, даже Германия уже сейчас из рецессии выходит в минус…

На сегодняшний день всё это особо нам не угрожает. Конечно, мешают с движением финансовых потоков, есть, конечно, проблемы с некоторыми видами машиностроительной и электронной продукции. Но, в принципе, никакой очень уж большой ниши, кроме углеводородов, они на сегодняшний день в регионе не занимают. Давление финансовыми санкциями достаточно часто приводит к тому, что нам приходится искать со странами региона новые возможности взаимодействовать, потому что финансовые потоки с ними у нас связаны не только с торговлей и производством, но и с трудовой миграцией. Здесь, конечно, необходимо создание системы, которая, которая будет, скорее всего, параллельной системе доллара, это вопрос долгий, и он быстро не решается».

Станислав Притчин: «Тем не менее, несмотря на серьезное проседание в экономической сфере, в политическом плане Западу удается, используя созданный инструментарий в виде НПО и медиа, а также лоббистов, получивших образование и стажировки на Западе, сохранять влияние на информационную и идеологическую сферу. А также частично эффективно блокировать экономические проекты с РФ через угрозу вторичных санкций».

Про США и коллективный Запад

Алексей Дундич: «Очевидно, что ключ к западной политике в регионе лежит на Украине, всё разворачивается вокруг Украины, потому что основная цель этой политики — подорвать российское влияние, подорвать российские возможности, опосредуемые через Центральную Азию. Прогнозы неоптимистичны, потому что, как мне представляется, существует некий консенсус между республиканцами и демократами, и смена администрации в США мало что изменит. Лидеры стран Центральной Азии придерживаются более-менее схожей политики в отношении России: никто не проявил готовности, намерений немедленно разорвать все отношения в угоду Западу, все придерживаются достаточно прагматического внешнеполитического курса, сотрудничество сохраняется. В такой ситуации я вижу два трека в центральноазиатской политике США.

Во-первых, это прямое воздействие США на руководство стран Центральной Азии. Параллельно используются кнут и пряник, оказывается финансовое, банковское давление, которое является наиболее эффективным. Во-вторых, США параллельно напрямую работают с населением. И здесь основными инструментами являются гражданские активисты, масс-медиа, а также образовательные организации. Последние, может быть, менее заметны в краткосрочной перспективе, но это создает определенный бэкграунд для позитивного восприятия западной политики.

Представляется, что интерес к Афганистану на Западе будет сохраняться, и от того, насколько США успешно будут действовать на афганском направлении, будет зависеть, насколько они будут успешны в Центральной Азии. Заметен и интерес США к элитам: примером результативности этой работы можно считать события в Казахстане в январе 2022 года. И в случае, если определенные силы будут способны в результате кризисов, которые периодически проявляются в Центральной Азии, выйти на передний план, американцы могут их поддержать в противовес существующим элитам, существующим правительствам. И это не только прозападные партии, что очевидно, но и националистические круги, которые вполне могут быть поддержаны американцами».

Артур Сулейманов: «Я бы назвал по меньшей мере два деструктивных инструмента, которые представляют опасность для национальных интересов России. И первое — это заигрывание, если называть вещи своими именами, с национальными элитами, с политической властью. Исходя из прагматизма, в условиях угроз вторичных санкций, в условиях вероятности получения каких-то грантов, новых возможностей, мы видим, что центральноазиатские элиты действительно активно включаются в эту коммуникацию. Тот интерес, который Центральная Азия сегодня имеет в глазах коллективного Запада, он мозаичный, и он, конечно, прибавляет определенный вес региону, но вместе с тем это заигрывание элит может дорогого стоить для стран Центральной Азии.

Работа по линии элит — это, наверное, самый главный вызов для российских интересов в регионе. И второй вызов — это заигрывание с радикалами, экстремистами, это вторая точка, которая может вызвать определенные реакции в регионе. Есть очень тонкая грань между прагматизмом, о котором сегодня говорят элиты стран Центральной Азии, и заигрыванием с Западом, что может привести к печальным последствиям. Потому что для Запада, что Средняя Азия, что, откровенно говоря, Восточная Европа, никакой ценности не представляют».

Про Турцию

Алексей Чекрыжов: «Турецкий проект в регионе является конкурентом евразийским инициативам, но вместе с тем он точно так же конкурирует с китайским проектом, особенно с перспективой использования Каспийского региона. Трудно говорить, насколько это вообще реалистично, но многие рассматривают и создание Турцией полноценного военно-политического блока на основе ОТГ, если не в ближайшем и даже не в среднесрочном будущем, то на перспективу. С другой стороны, Турция становится партнером БРИКС, и в администрации президента Эрдогана это объясняют тем, что смещается пресловутый геополитический гравитационный центр от развитых стран к развивающимся.

В этом, конечно, проявляется, с одной стороны, многовекторность внешней политики Турции, которая остается одним из ключевых членов НАТО, с другой стороны, страна ищет баланс между разными центрами силы. Такая многовекторность – это не уникальный пример, те же ОАЭ поддерживают самые тесные взаимоотношения с Вашингтоном, и подобные же взаимоотношения с США не помешали приглашению в БРИКС Саудовской Аравии. Даже если брать основателей этого объединения, одно из государств-основателей — Индия, которая максимально активно взаимодействует с Западом… Участие всех этих и ряда других стран в БРИКС указывает на то, что эти государства перестают полагаться только на Вашингтон, они диверсифицируют свое внешнеполитическое и внешнеэкономическое поле.

Наблюдать за этим нужно, конечно, но без каких-то излишне позитивных прогнозов. И соглашусь, конечно, итог этих процессов всё равно будет зависеть от разрешения нынешнего кризиса на Украине».

Станислав Притчин: «Второй по активности в регионе можно, конечно, обозначить Турцию, но по влиянию я бы всё-таки ее поставил на третье место, потому что Турция – это всё-таки в определенной степени колосс на глиняных ногах, потому что все вот эти инициативы, которые Турция продвигает, ну, скажем так, среднего уровня. То есть они влияют, как правило, на среднее звено, это попытки зайти в торгово-промышленные палаты различного рода для продвижения интересов. Но Турция заходит в силу ограниченности ресурса всё-таки в малый и средний бизнес и не имеет возможности участвовать в крупных проектах. Тот же алфавит, я считаю, что это бесперспективная идея, потому что мы все видим, с какими сложностями каждое из центральноазиатских государств сталкивается при выработке своего собственного алфавита. Алфавит — это реальный блеф. Никто из стран ОТГ на него переходить не собирается. Азербайджан и Узбекистан уже давно свой латинский имеют. Казахстан со своим разобраться пока не может, Киргизия вообще пока на кириллице, поэтому переход на новый алфавит сейчас и в будущем невозможен».

Александр Колесников: «Мы забываем, или не хотим знать, или просто не знаем, что в Турции пришла совершенно новая команда внешнеполитической деятельности. И существует уже целый год совершенно другая концепция внешней политики, нежели ранее. Приведу цитату из выступления министра иностранных дел Хакана Фидана: «Подход к понятию «международная система», предлагаемый Турцией, выходит за рамки традиционной концепции международного порядка, определяемого полярностью, будь то однополярный, биполярный или многополярный мир. Мы предлагаем основываться на понятии «солидарность». Это сложная задача, требующая стратегического терпения и непоколебимой решимости. Турция, обладающая твердой политической волей и растущими возможностями, безусловно, имеет все шансы стать одним из архитекторов такой новой международной системы». Конец цитаты. Никакого биполярного, многополярного мира Турция не признает, у нее собственная внешнеполитическая концепция. Она ее, на мой взгляд, успешно осуществляет. Второй момент, я бы не относился с прохладцей к ОТГ. Существуют общетюркская организация молодежи, общетюркская детская организация. Есть организация главных редакторов газет на тюркских языках, есть общетюркский союз писателей, общетюркский союз художников, общие учебники по тюркской истории, школьные и вузовские, уже приняты, уже отпечатаны, уже поступают в библиотеки. В Узбекистане, в Азербайджане, в Туркменистане латинский алфавит давно действует – и действует, на их взгляд и на мой взгляд, успешно. Казахстан решение такое принял, Киргизия пока думает, я думаю, вопрос просто в деньгах. Турция действительно не в состоянии всё это делать сама, но у нее есть помощники, финансовые потоки идут с Запада, поэтому, коллеги, очень внимательно относитесь к Турции, еще проблем будет с ней достаточно.

Про Китай

Денис Борисов: «… По Китаю при оценке активности в области экономического взаимодействия нужно понимать, что это, прежде всего, продолжение поддержки транспортно-логистической инициативы, это развитие торговых экономических инвестиционных связей. Из новшеств, наверное, можно отметить, что активизировалось в том числе то, чего раньше не было, это дипломатия по линии «регион – регион», и здесь мы видим, что они начинают активно, по сути, повторять российский опыт межрегиональных форумов, которые мы достаточно давно и успешно реализуем в отношениях со странами Азии. Китай тоже начинает активно тот же Синьцзян и другие приграничные регионы подключать к расширению взаимодействий со странами региона, прежде всего, ну, с региональными властями, очень много бизнес-форумов именно региональных имеет место быть в отношениях со странами региона. Что говорит о том, что Китай постепенно расширяет качество и спектр взаимодействий со странами региона, а учитывая те возможности, которые у него есть, наверное, может очень быстро догнать нас по уровню взаимодействия со странами Центральной Азии».

Станислав Притчин: «Обозначу геополитическую конкуренцию, которая очевидно сейчас вокруг Центральной Азии разворачивается, в контексте определенного рэнкинга, с точки зрения рисков и угроз для Российской Федерации. Если смотреть на основных акторов, которые сейчас представлены в регионе и играют свою роль и пытаются продвигать свое влияние, конечно же, на первом месте для нас по рискам и вызовам – наш ближайший союзник Китай. С одной стороны, мы видим, что у нас с 2015 года существует неформальное сопряжение с ЕАЭС «Одного пояса — одного пути», но в реальности мы видим, что на практике Китай, конечно же, старается максимально активно и в последние полтора-два года даже агрессивно продвигать свою собственную повестку в регионе: с учетом масштабов Китая, с учетом его экономического влияния, с учетом достаточно серьезной зависимости центральноазиатских государств, практически каждого из государств, в вопросах инвестиций, в вопросах внешней задолженности.

Китай сегодня по совокупности факторов и инструментов влияния приближается к России, а по некоторым параметрам, особенно в экономической сфере, уже диктует свои правила и навязывает свои условия   центральноазиатским государствам, что порой идет вразрез с интересами Российской Федерации. Самым ярким здесь примером является история вокруг долгосрочного проекта Китай – Кыргызстан – Узбекистан. Напомню, еще пару лет назад рассматривался вариант с участием российского АО «РЖД», которое должно было выступать техническим оператором строительства киргизского участка железной дороги. Но к моменту, когда переговоры перешли в практическое русло, Россия и РЖД были исключены из консорциума, и в конечном итоге этот проект запускается без участия России. И по самому негативному сценарию, который только возможно представить: опять с предоставлением Китаем финансовых кредитов Киргизии, и в техническом плане проект будет реализован по китайским условиям: с китайской колеей и с китайскими стандартами, что юг Киргизии отрезает от севера в технологическом плане и с точки зрения эффективности железнодорожных перевозок.

Схожим образом Китай действует и в вопросах гидроэнергетики. Китай предлагает Киргизии построить ряд ГЭС в приграничных регионах. Причем там особенность в том, что это горная местность, реки уходят в Китай, территория изолирована от киргизской. Строить предлагается на кредиты, выданные Китаем, но вся электроэнергия, согласно предварительным договоренностям, должна идти в Китай. То есть Китай за счет собственно самой Киргизии строит на территории Киргизии ГЭС, которые никаким образом не будут повышать энергетическую безопасность Киргизии, а будут работать на СУАР, и при этом Киргизия увеличит свой долг.

Примерно таким образом китайская сторона действует, имея достаточно широкую сеть лоббистов в руководстве стран. Конечно, где-то сложности возникают, как мы сейчас видим в китайско-туркменских отношениях, но не у всех элит центральноазиатских государств, к сожалению, есть мужество и есть финансовые возможности быстро расплатиться с долгами. Пример Узбекистана показывает, что внешняя кредитная нагрузка за последние годы кратно растет, и это серьезный вызов в долгосрочном плане для Узбекистана. Китай обогнал Россию в качестве главного торгового партнера, а весь этот рост произошел за счет кратного роста экспорта Китая в Узбекистан, что глобально Узбекистану и его долгосрочным интересам не отвечает, поскольку Китай поставляет то, что в Узбекистане планировали производить сами.

То есть мы видим, что Китай в экономическом плане, в инвестиционном плане, по многим позициям Россию догоняет, а в некоторых республиках обгоняет. В качестве основного инструмента использует кредитный, мы его сознательно не используем, даже наоборот, долги списываем, и тем самым сильно проигрываем Китаю, потому что китайцы этот инструмент активно используют для продвижения своих интересов. Тестирование идет в сфере ВПК, китайцы на грантовой основе предоставляют, например, технологию «умный город». Предоставляют средства в качестве грантов, а потом выступают в качестве операторов и получают доступ ко всей информации, которая снимается этими технологиями. Пробные есть шаги в поставках вооружения, частично из региона, точечно пока, приглашают военных для обучения. То есть постепенно-постепенно Китай берет под контроль все аспекты, важные для дальнейшего расширения своего влияния».

Нинэль Гулам: «Среди позитивных оценок, которые существуют касательно перспектив сопряжения ЕАЭС и «Одного пояса — одного пути», часто встречается акцент на статус отношений России и Китая, которые с 2011 года носят характер всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия. Казалось бы, у нас есть общий интерес в развитии евразийского экономического пространства. С этой точки зрения сотрудничество нашей страны с Китаем должно стать основным двигателем этого процесса. Из хорошего можно еще назвать то, что ЕАЭС и «Шелковый путь» не являются конкурирующими форматами интеграции и не стремятся бороться друг с другом за привлечение участников к себе. Китайский проект изначально не предполагал создание каких-то наднациональных структур и институтов, КНР в целом не выдвигает никаких политических требований к странам, через которые ОПОП его маршруты будут проходить. Это, на первый взгляд, выгодно отличает его от других интеграционных проектов в регионе и в целом мире.

Но, как мы знаем, есть и другая, наверное более алармистская точка зрения, согласно которой сопряжение чревато столкновением российских и китайских интересов и региональных сфер влияния, в особенности в Центральной Азии. Среди российских экспертов часто встречается мнение, что проект «Шелкового пути» — это игра в одни ворота. Ее целью является, прежде всего, упрощение торговли Китая с другими странами и решение китайских внешнеполитических задач, а заодно и внутренних проблем за счет других стран, прежде всего стран Центральной Азии. Например, решение проблемы перепроизводства в различных промышленных отраслях путем сбыта китайской продукции. Сопряжение этого проекта с ЕАЭС не является исключением. Часты еще прозвучавшие сегодня опасения, что сближение Китая со странами Центральной Азии, которые входят в ЕС, повлечет за собой увеличение их и без того сильной экономической зависимости от китайской экономики и, как следствие, ослабление позиций России в регионе. У многих стран региона уже имеется довольно большая асимметричная экономическая зависимость от Китая, и она имеет все шансы в дальнейшем перетечь в политическую.

Еще есть убеждение, что Китай, продвигая инициативу шелкового пути, заинтересован в доступе к сырью стран Центральной Азии, тогда как сами эти страны нуждаются в развитии реального сектора, в особенности сложных производств. И существует, таким образом, риск закрепления статуса как России, так и ее коллег по ЕАЭС, как пассивных сторон, поставщиков сырья, например, энергоресурсов и рынков сбыта китайской продукции. Еще стоит помнить, что Китай предпочитает сотрудничать со странами ЕАЭС в рамках проекта «Шелкового пути» в двустороннем порядке. Очевидно, что Россия и Китай — это неравноправные участники проекта сопряжения, преимущество на стороне последнего. И со стопроцентной вероятностью можно полагать, что КНР будет стремиться обеспечить свои интересы, мало заботясь о том, чтобы сотрудничество с ЕАЭС в рамках инициативы сопряжения было действительно взаимовыгодным».

Про Иран

Александр Бедрицкий: «Что касается Ирана, то они бы и рады, да возможностей мало. И вот здесь как раз появляются поля для взаимодействия с Россией, поскольку в регионе позиции Ирана относительно слабы, а заинтересованность и России в Иране, и Ирана в России есть и в других форматах, имея в виду Каспийско-Черноморское направление. А их интересы в Центральной Азии ограничены и в силу конфессиональных особенностей. То есть сложно ожидать, что Иран будет для нас конкурентом, но союзником, ситуативным союзником, очень даже может быть. И в вопросах не только Таджикистана, Афганистана, но и в части взаимоотношений с другими государствами региона. И, как мне кажется, в конфигурации первое – это экономические вопросы, они важны, скажем, без редкоземельных металлов ни одного современного вооружения не может быть создано. Но и идеологические, культурные вопросы – они всё равно остаются на первом месте, хотим мы этого, или не хотим».

Александр Князев: «Соглашусь с тем, что Иран в регионе, отдельно можно выделить в Таджикистане, он скорее союзник для России, но всё-таки гипотетический. Я бы сказал, что и в целом Иран для России – союзник ситуативный. Приведу два примера позитивного взаимодействия России и Ирана в Центральной Азии, но оба относятся уже, увы, к истории. Сейчас стали забывать, что именно совместная инициатива и сотрудничество Тегерана и Москвы были первым и главным стимулом мирного урегулирования и завершения гражданской войны в Таджикистане. И можно вспомнить отказ от конкуренции в энергетике того же Таджикистана, когда российская и иранская стороны вполне цивилизованно, бесконфликтно распределили инвестиционные объекты – в результате построены и работают две Сангтудинские ГЭС. Но всё это – 1990-е и начало 2000-х годов, сейчас же присутствие Ирана в регионе минимально. Курс «Взгляд на Восток», объявленный покойным президентом Эбрахимом Раиси, выглядит приостановленным, как минимум после смены команды исполнительной власти в Исламской Республике.

Конечно, прошло слишком мало времени, но я не исключаю, что в случае, если нынешняя эскалация на Ближнем Востоке будет поставлена на сколько-нибудь продолжительную паузу, кабинет нынешнего президента Масуда Пезешкиана свое внимание сосредоточит на попытках сотрудничества с западными странами и Центральная Азия уж точно не будет в числе приоритетов. Прозападный курс этого президента и его кабинета нельзя исключать и в том, что касается сотрудничества с Россией. В том числе учитывая чрезвычайно сложную внутриполитическую ситуацию в самом Иране. В любом случае я не вижу как каких-либо возможностей для России в сотрудничестве с Ираном в регионе (исключение – восточная ветка МТК «Север – Юг», но это же многосторонний проект), так и каких-либо вызовов для России в регионе с иранской стороны – просто хотя бы в силу элементарной региональной слабости Ирана. И нет никаких признаков того, что эта ситуация изменится, что «Взгляд на Восток» будет устойчивым приоритетом иранской внешней политики».

Про Индию

Евгения Махмутова: «Нужно учитывать, что Индия находится в моменте поиска самоидентификации в условиях перестройки постбиполярного мира, перестройки архитектуры международной безопасности и международных отношений. Индия довольно активно сегодня играет на поле и украинского конфликта, и индийская активность, безусловно, распространяется и на Центральную Азию. Но я бы не сказала, что речь идет о каких-то заметных или существенных подвижках в индийской стратегии в регионе – по сравнению, скажем, с периодом до 2022 года. Эта стратегия концептуализирована, она называется «Связь Центральной Азии», была принята в 2012 году. Но до прихода Нарендры Моди эта стратегия не имела системности, это были эпизодические, краткие, одиночные проекты и контакты. В принципе, Индия заинтересована в том, чтобы наращивать в регионе свое присутствие, но в силу отсутствия и инфраструктурных возможностей, и в силу, может быть, отсутствия понимания, для чего Индии Центральная Азия, эта стратегия была полумертвая.

С приходом Моди активность Индии в Центрально-Азиатском регионе возросла. Хотя и сегодня нельзя говорить о том, что Индия занимает какое-то заметное место. Например, товарооборот Индии с регионом – это какие-то десятые доли процента, это ничтожно по сравнению с Россией или с той же Турцией, а уж тем более с Китаем. Индия стремится составлять возможную конкуренцию Китаю. Не России, индийские какие-то активности в Центрально-Азиатском регионе не носят какого-либо антироссийского характера.

Индия пытается покрыть известный набор основных направлений сотрудничества, но инфраструктура по-прежнему не отлажена, Индия ставит прежде всего на МТК «Север – Юг» в связке с Ираном и с Россией, прежде всего это иранский порт Чабахар, который призван связать Индию с Центральной Азией, минуя Китай. Можно наблюдать и определенный взаимный интерес Индии и Центральной Азии с учетом того опыта, который у Индии есть, например, в борьбе с радикальными экстремистскими группировками, с какими-то террористическими проявлениями. Индия довольно активно пытается играть на треке региональных интеграционных проектов. Центральная Азия — это не только прямое направление для Индии, но и активность в контексте общей евразийской повестки безопасности по линии ШОС.

Что касается стратегического подхода Индии к Центральной Азии, я бы не сказала, что это есть стратегия, есть просто стремление к действиям в Центральной Азии. Индия пытается пересмотреть, конечно, свою активность на центральноазиатском треке и, возможно, ввести какие-то новые направления для сотрудничества в добавление к тем, которые уже сегодня существуют. Но пока эта активность не носит какого-то, ну, даже системного характера, и уж тем более угрожающего там интересам, прежде всего, для России.

Про Японию и Южную Корею

Марина Дмитриева: «Япония и Южная Корея — страны вроде как азиатские и восточные, но относятся, конечно же, к западной коалиции, сейчас там самые, наверное, проамериканские правительства за последние лет десять, и, конечно же, они корректируют свою политику в регионе с США, пусть и не так очевидно, как в АТР. Интересно, что для продвижения своих интересов в регионе Токио и Сеул используют свою азиатскую идентичность, что очень привлекательно для стран Центральной Азии, которые видят в них модели успешного развития восточных стран, которые они примеряют к себе, и их привлекает то, что ни Корея, ни Япония не имели каких-то исторических претензий в регионе и не демонстрируют каких-то особых геополитических притязаний. В Казахстане и Узбекистане существует довольно обширная корейская диаспора, мы сейчас можем ожидать, что через диаспору Южная Корея будет всё более активно продвигать свои интересы в этих странах. Кроме того, анонсировано начало нового проекта, это «Шелковый путь» в корейской трактовке, который подразумевает взаимодействие в добыче критически важного сырья, но также и помощь развитию и различные элементы «мягкой силы», которые всегда использовались Сеулом в регионе. В Японии в последнее время произошли внутренние перемены, но не стоит ожидать какой-то смены парадигмы в отношении региона, потому что Центральная Азия для них не является приоритетным направлением».

В общем и целом

Денис Борисов: «Мы ведем мониторинг событий, происходящих в регионе. И по динамике 2024 года можно следующий параметр рассмотреть к настоящему времени. У России было порядка 50 значимых властных взаимодействий со странами региона. На втором месте КНР, это примерно около 30–35 значимых властных взаимодействий. У США – порядка 10, у Турции – порядка 15 взаимодействий, все страны Персидского залива объединяет восемь значимых событий, у Ирана – три события, у Южной Кореи – порядка восьми, у Японии – порядка семи. Властные взаимодействия – и в экономической сфере, и в политической, и в идеологической, и в военной. Понятно, что Российская Федерация здесь в целом лидирует, но понятно и то, что есть определенные лакуны…

Центрально-Азиатский регион остается прежде всего регионом приложения экономических, деловых интересов американских компаний и корпораций. При этом финансовое давление, о котором говорилось выше, как мне кажется, используется исключительно для того, чтобы повысить на переговорах условия для своего бизнеса. Здесь какого-то серьезного противодействия именно российской стороне – то делайте, это не делайте – такого нет. Возможно, сейчас будет после референдума по АЭС в Казахстане: кто будет строить, кто же войдет в этот международный консорциум для строительства АЭС.

Если говорить про Турцию, то здесь, конечно, мы видим достаточно системный подход, здесь не только бизнес-интересы, хотя заработал инвестиционный фонд, какой-то конкретики пока не видно, но тем не менее он есть. Есть очень активная работа по развитию торгово-экономических связей. Турецкая сторона активно работает с точки зрения продвижения своих военных технологий, продвигает военное сотрудничество. То же самое было в этом году, встречи по линии Министерства обороны Турции и стран ЦА, да, есть ратификация соглашений в рамках ОТГ по военному сотрудничеству. Турция активно работает по всем направлениям международного сотрудничества.

Страны Персидского залива берут под контроль всё, что попадает под санкционное давление, они действуют прежде всего через деловые ассоциации, пытаются в том числе вклиниться в центральноазиатский бизнес, ограничиваемый по причине санкций со стороны западных стран. Япония и Южная Корея дублируют опыт прежде всего американских и европейских взаимодействий, то есть делают ставку на развитие прежде всего деловых контактов, и мы видим большое количество встреч между представителями крупных корпораций, финансово-промышленных групп из Японии и Южной Кореи с чиновниками из Центральной Азии, где разрабатываются отдельные проекты: прежде всего в первичном секторе, частично – во вторичном секторе экономики.

У Ирана основные взаимодействия с Таджикистаном, всё остальное в меньшей степени им интересно, и в этом плане там большой конкуренции, наверное, не наблюдается…».

Александр Бедрицкий: «Начну, пожалуй, с того, что в нашем мире далеко не всё определяется экономическими интересами, пример тому — Украина, Европа зависела от украинского газового транзита ничуть не меньше, чем Россия, и тем не менее мы видим то, что мы видим. Экономические мотивы не сыграли фактически никакой роли в запуске этого конфликта. Другой тезис, тоже на украинском примере: те дети, которым было по 10 лет во время Евромайдана, сейчас воют с оружием в руках против нас, 10 лет хватило для того, чтобы воспитать целое поколение. И если преломить эту ситуацию на регион Центральной Азии, то тогда мы увидим очень интересную картину. Интерес Запада отчасти сейчас прагматичен, поскольку ситуация более-менее подконтрольна, но вот эта прагматичность, она очень легко может быть принесена в жертву политической целесообразности, поскольку основная идея заключается в том, чтобы оторвать регион от России любыми возможными способами и даже в ущерб каким-то экономическим интересам.

В условиях конфликта такая логика подразумевает, что экономическая целесообразность, рациональность будут отходить на второй план. Говоря о той политике, которую играет Запад или играют отдельные западные страны (понятие неоднородное, коллеги уже говорили ранее, что политика США очень сильно отличается от британской, от европейской и так далее), можно увидеть, что американцы, например, предпочитают работать с элитами. Не с НПО, которые, да, они финансируют, да, они их готовят, но это скорее некая ширма. А реальная работа ведется именно в государственных учреждениях, как, например, в Казахстане, как это происходит в Киргизии, как это происходит в Узбекистане. В Узбекистане их возможности очень сильно ограничены, финансирование из-за рубежа возможно только в каких-то локальных проявлениях, но американцы прекрасно там взаимодействуют в рамках, допустим, программ по противодействию коррупции. Британцы же в Киргизии, например, финансируют многочисленные НПО, они противодействовали принятию закона об иностранных агентах, но при этом депутаты Жогорку Кенеша прекрасно ездят в Великобританию и прекрасно там проводят время и, соответственно, получают какие-то установки.

Если взять образовательные программы, то практически во всей Центральной Азии происходит процесс десоветизации, дерусификации, и если отъехать на какое-то расстояние от столиц, то там будет сложно найти человека, который говорит на русском языке. Это отдельная большая тема, которую тоже нужно будет поднимать, наверное. Мы говорим об экономической целесообразности, об экономической логике, они работают, действительно, но в долгосрочной перспективе растет поколение, которое уже воспринимает Россию не просто как чужую страну, а как колонизатора, который насаждал, который угнетал всячески, который вытягивал из государств Центральной Азии ресурсы. То, что развитие получал регион, на это уже никто не обращает внимания, об этом можно судить даже по простому общению с людьми.

Китай очень прагматичен, и там идеологическая составляющая гораздо меньше. Для Турции идея тюркского или турецкого мира является доминирующей и в известной степени является обоснованием для экономического, политического, военного присутствия в регионе, постепенного расширения своего присутствия. И вот эта турецкая и тюркская идентичность, она вполне вписывается, например, в западную идеологию деколонизации, дистанцируя регион от советского, от российского наследия, поэтому здесь каких-то больших противоречий между Турцией и Западом не наблюдается. Как мне кажется, из такой конфигурации первое, что следует, это что экономические вопросы важны, и, скажем, без редкоземельных металлов ни одно современное вооружение не может быть создано. Но идеологические, культурные вопросы, они всё равно остаются на первом месте, хотим мы этого или не хотим. Ну, в перспективе Центрально-Азиатский регион – при всей важности для Запада, которая уже была отмечена, – очень легко может стать разменной монетой. Из этих условий, как мне кажется, и нужно исходить при оценке угроз и возможности взаимодействия с другими внерегиональными государствами».

Дмитрий Винник: «Наш разрыв отношений с Западом — на поколения, и поэтому мы заинтересованы в том, чтобы в Центральной Азии прозападных режимов не было, к чему существуют все объективные предпосылки. Прозападные режимы и прозападные, западные элиты в центре Евразии носят совершенно неорганичный характер, то, что центр мира столько лет был в Европе, – это историческое недоразумение. Оно должно быть преодолено, и оно преодолевается.

Сегодня говорили об уране и о проектах строительства АЭС в Казахстане. «Росатом» уже фактически захватил практически монопольные позиции на десятилетия вперед в обогащении урана и переработке плутония, в том числе в самых передовых технологиях, проект этого прорыва успешно реализуется. И когда он будет реализован, Россия получит абсолютное превосходство в этой отрасли. А все эти проекты строительства АЭС в Казахстане другими компаниями – это вторжение на нашу территорию. Возникает вопрос: почему до сих пор Россия в Средней Азии не усиливает свою антизападную политику? Не расправляется с теми силами, смысл существования и финансирования которых – это уничтожение России? Думаю, первый вариант такой стратегии: давайте мы не будем быстро расправляться с враждебными нам силами в Центральной Азии, пусть Запад составляет противовес Китаю, Турции, каким-то другим игрокам. И вторая стратегия: это плацдарм против России, это экзистенциальная угроза, и чем скорее мы с ними разберемся, тем лучше. Я сторонник второго варианта. Мы должны начать процесс постановки вопроса перед элитами в Средней Азии о том, чтобы они шли в русле евразийской политики».

Про идеологию

Татьяна Котюкова: «Все деструктивные вещи в идеологии, в частности в историческом плане, они ведь даже значительно шире, чем просто Центрально-Азиатский регион, они напрямую затрагивают интересы Российской Федерации, внутренних наших тюркоязычных регионов, которые в Турции рассматриваются как большой комплексный проект. И даже при наличии каких-то экономических взаимных с нами интересов и интересов их экономического развития эта историко-идеологическая сфера остается для нас на сегодняшний момент абсолютно закрыта со стороны практически всех центральноазиатских игроков. И здесь не должно быть иллюзий. Ну, например, можно говорить об освобождении женщин Востока, при этом вообще ни разу не вспоминая и не ссылаясь на то, что это заслуги советской власти. Здесь рецепт может быть только один: нам надо быстрее и смелее браться за собственные программы и учебники, нужно вернуть туда и истории нынешних государств, которые входили в состав Российской империи и Советского Союза, мы должны объявить и сделать их частью нашей отечественной истории, а не какой-то там зарубежной истории, истории Азербайджана или Узбекистана, Армении или Казахстана. Когда мы сделаем это, когда это станет нашей отечественной историей, тогда у нас развяжутся руки что-то делать, что-то говорить».

Александр Князев: «По поводу идеологии: согласен, что нужна более агрессивная историческая политика. Нельзя считать нормальной ситуацию, когда между Россией и странами Центральной Азии существуют не просто дружественные, но и союзнические отношения, а в идеологической сфере, в образовательной системе и в умах граждан стран присутствует определенная, не побоюсь этого слова, враждебность по отношению к России. История и историческая память — это чрезвычайно важные компоненты идеологии. Человек может не особо интересоваться историей, но она всё равно будет частью его мировоззрения, диктуя в том числе и отношение к гражданам другой страны, людям другой этничности. История всех территорий и народов, когда-либо входивших в состав Российской империи и Советского Союза, — это часть истории России. И эту историю в российской трактовке обязаны принимать как минимум все студенты из стран Центральной Азии, нужен обязательный экзамен не только по русскому языку, но и по российской истории для трудовых мигрантов, которые тоже обязаны принимать нашу точку зрения на общую историю с их странами. Как в Узбекистане, нужно законодательно закрепить норму: неуважительное отношение к истории России должно быть наказуемо. А элиты стран региона должны понять, что вопросы идеологии, не говоря уже о внешней политике, находятся в прямой зависимости от тех экономических потребностей стран региона, которые решаются с помощью России».

Источник: ia-centr.ru