Война в режиме Live. Борьба за контроль над глобальными нарративами может стать ключевой

Геополитика — это не только «битва нарративов», но и «битва предложений», где важны не только слова, но и конкретные действия. Жозеп Боррель

Пока в мире открыто манифестируются опасные политические нарративы, вызывая военные конфликты и новую гонку вооружения, торговые и информационные войны, будут формироваться гибридные угрозы для международных отношений, где эскалация напряжения похоже будет иметь продолжительный и интенсивный характер, и явных признаков деэскалации, способов снижения напряженности пока не видно.

Политика становится токсичной, проникая в трансформацию мировой экономики, в реакции государств на глобальные и климатические вызовы, и как никогда ранее в решения политиков, что влияет на международные соглашения, альянсы, стратегии реагирования на кризисы.

Политические нарративы как угрозы нашли отражение и в отчете Всемирного экономического форума 2025, где подчеркивается необходимость усиления государственного надзора за политическими нарративами, которые указаны в числе глобальных рисков.

Если обобщить последние тренды в западной экспертной аналитике и прогнозах, то в 2025 году мир ожидает открытая конфронтация в критических вопросах между глобальными игроками – как мировая торговля и торговые балансы, конкуренция в лидерстве в глобальных целях по безопасности, захват новых формирующихся геополитических и геоэкономических кластеров.

Сейчас мы видим как 2025 год вызывает стремительную перепрошивку прежних движущих нарративов в мировой картине взглядов, углов зрения в геополитических дискурсах — как пересмотр исторических интерпретаций и религиозных концепций государств, замену одного набора идеологем или ценностей другими, что постепенно меняет поведение стран и политиков, открывая новые доминанты в конструкциях международной системы.

В этом году США радикально перепрошивают свои демократические нарративы с переходом к агрессивному протекционизму, нарративному реализму «мир, через силу» и мировому технологическому доминированию, увеличению военных расходов и сокращению дипломатии, выходу из ряда международных организаций. Здесь главная цель — реформировать американское правительство, укрепить исполнительную власть и осуществить ряд радикальных изменений во внутренней и внешней политике с сохранением глобального лидерства, уже в новых измерениях, согласно нового глубоко консервативного плана «Проект 2025». Американисты считают, что этот проект вряд ли будет полностью реализован, но многие изменения, которые он уже внес и будет вносить, могут стать необратимыми.

После разрыва стратегических отношений с США, ЕС и его союзники Великобритания, Канада, Австралия, Новая Зеландия продвигают нарративы суверенитета — «геополитическую Европу», «язык силы» и климатическое лидерство.

Еще в 2021 году Европейский Союз вышел с проектом Global Gateway с €300 млрд, направленными на преодоление инвестиционного разрыва в базовые инфраструктурные проекты и инициативы по всему миру. Идеологически инициатива поддерживает парадигму демократии, устойчивого развития с сохранением основополагающих принципов ООН и большинства международных организаций.

Global Gateway позиционируется как альтернатива китайской инициативе BRI – «Пояс и путь», подразумевая более прозрачные и устойчивые инвестиции, основанные на принципах прав человека, верховенства законов и международных стандартах. Но вероятно судьба этой инициативы ЕС будет открыто политизированной уже в новых условиях.

Таким образом, видно, как Запад сегодня раскалывается на «девелоперов» США и «цивилизаторов» ЕС — и это, уже «битва» нарративов, где ЕС идеологически противостоит эгоистичному «национальному прагматизму» США. Европа в своей внешней политике опирается на долгосрочные решения, тогда как США будут добиваться своих целей на коротких треках. Эта битва нарративов касается не только конфронтации Европы и США, но скорее всего будет охватывать более широкий круг стран в будущей расстановке сил.

Движущие нарративы Китая подчёркивают его роль как ключевого глобального партнёра, стабилизирующей силы и лидера в многосторонних союзах. Например, «Глобальная инициатива развития» 2021 (GDI), которая направлена на глобальную борьбу с бедностью, на преодоление последствий COVID-19, изменение климата и продовольственную безопасность, развитие зеленой экономики и цифровых технологий.

В отличие от BRI, GDI делает упор на многостороннее сотрудничество и интеграцию с международными институтами и ООН. Инициативу поддержали 70 стран.

И в этом же контексте Китаем был заявлен проект «Глобальная инициатива безопасности» (GSI) официально анонсированный Си Цзиньпином во время ежегодного Боаоского форума в апреле 2022 года. Как нарратив инициатива GSI предлагает развивать глобальную безопасность, через общую, всестороннюю, совместную и устойчивую безопасность, в традиционных и в нетрадиционных секторах как кибербезопасность, безопасность данных, изменение климата, биобезопасность, продвижение реформы глобальной системы управления безопасностью.

Здесь Китай рассчитывает преодолеть антикитайский скептицизм и фобии, институционализировать инициативу, нарастить ее эффективность, чтобы избежать открытой конфронтации с Западом. С 2023 года GSI — это уже амбициозная программа, которая стремится переосмыслить глобальную безопасность через китайскую призму, сочетая спектры мировой дипломатии, традиционные и нетрадиционные угрозы, развивая многосторонние форматы в ЮВА, в ЦА, в Африке и в Юж. Америке, что вызывает ожесточенные споры в западных политических кругах, где ее восприняли как вызов и инструмент геополитического соперничества.

Запад считает, что в отличие от инициативы BRI, которая фокусируется на экономическом влиянии, GSI расширяет роль Китая от технологического лидерства к поставщику безопасности во всем мире.

Также в мозговых трестах США считают, что инициатива GSI в Центральной Азии служит потенциальным форматом для расширенного военного присутствия Народно-освободительной армии Китая  в регионе, являясь основанием для более глубокой военной интеграции со странами региона как органичное обеспечение интересов безопасности Западного Китая, и далее своих интересов в Пакистане и Афганистане, обеспечивает таким образом дипломатическое прикрытие для стратегической экспансии. Это безусловно новый нарратив США, который возможно будет развивать новый вектор в Центральной Азии и далее в Афганистане и Пакистане.

Однако, несмотря на мнения американских аналитиков, в 2023 году инициативу GSI идейно поддержали более 60 стран мира, в том числе и страны Центральной Азии в рамках углубления стратегического партнерства с Китаем, что вылилось в создание Секретариата «Центральная Азия — Китай», совместно инициированного всеми пятью республиками ЦА и КНР в марте 2024 в городе Сиянь (провинция Шаньсу, КНР). Секретариат признан странами учредителями важнейшим институтом регионального сотрудничества, базирующимся в Китае и ориентированным на институциональное координирование торговли, инвестиций и сотрудничества в сфере безопасности.

Для стран ЦА это следствие многомиллиардных инвестиций Китая в регион в формате «Пояса и пути», торгового оборота с Китаем почти $77, 2 млрд на 1 квартал 2025 года. В эти дни Казахстан принимает второй саммит Секретариата «Центральная Азия – Китай»

По сути, эта инициатива стран ЦА и Китая является практическим инструментом укрепления потенциала регионального сотрудничества, также становясь недостающим «пазлом»  для ОТГ и коридора ТМТМ с выраженным политическим сдвигом в сторону Китая и Европы в обход России, когда вынужденная логистическая диверсификация, вызванная международными санкциями против России, создала практически за два года новые политические контексты и конструкции, новые нарративы и потенциальные разногласия.

Возможна политическая и идеологическая конкуренция ЕС и Китая в процессе развития экономики и политики Транскаспийского коридора, где Китай, Турция и ЕС объективно являются главными системообразующими сторонами. Здесь также присутствует скрытый волюнтаризм сторон, который должен быть в итоге согласован в рамках чисто экономических интересов, без открытой политизации этого строящегося геополитического кластера, например, «уйгурский вопрос» в Синьцзяне. Фокус баланса интересов, скорее всего будет отводиться странам Центральной Азии как точке пересечения интересов глобальных игроков, включая Россию.

Уходят в историю прежние нарративные концепты безопасности России и Китая по отношению к странам Центральной Азии как к источнику региональной нестабильности и уязвимости из-за разобщенности стран — как угрозы международного терроризма из Афганистана и транснационального исламского сепаратизма и экстремизма в ЦА, оказавшие негативное влияние на развитие региона на многие годы, что сподвигло к созданию Шанхайской организации сотрудничества в 2001 году как контртеррористического союза.

Региональная парадигма безопасности ШОС как контртеррористического союза претерпела изменения после выхода США из Афганистана и прихода «Талибана» к власти в стране в 2021 году, ушел один из главных нарративов организации, а также после вхождения в ее члены Индии, Пакистана и Ирана с их историческими конфликтами.

В настоящий момент ШОС не отреагировала ни на апрельский индо-пакистанский военный конфликт, ни на наступивший ирано-израильский конфликт, через дипломатические усилия по их урегулированию. По Ирану Китай и Россия пока выступают за восстановление Соглашения по ядерной сделке от 2015 года (СВПД), считая выход США из нее провалом по урегулированию ирано-израильских отношений и стабильности на Ближнем Востоке, выступают вне формата ШОС на основании своего стратегического партнерства с Ираном.

Сейчас можно предположить, что глобальные нарративы Китая — инициативы BRI и GSI могут изменить региональную политику ШОС, где Китай занимает место главного донора организации для всех ее членов, через свои проекты. Тогда как страны Центральной Азии, изначально входившие в ядро ШОС, сегодня совместно наращивают геополитический потенциал региона как актора на основе тесного сотрудничества и кооперации экономических, политических интересов и вопросов безопасности, и далее развития формата ОТГ вместе с Азербайджаном и Турцией, осторожно расширяя контуры внешней политики и экономики на балансе интересов крупных региональных игроков и крупнейших транснациональных компаний.

В заключение

Мир, в уже нагрянувшей технологической «эре», скорее всего будет переходить к кластерному делению по принципу максимальной рационализации ожидаемых результатов, возможно через создание конкретных институционализированных и регулируемых геоэкономических кластеров, привязанных к мультинациональным активам, таким как — технологические цепочки, транспортные и экономические коридоры, новые технологические протоколы и стандарты, как скорость цифровой трансформации экономик и их связанность, общие рынки и взаимные инвестиции. Здесь «кластеризация» — это объективное директное движение на горизонтальном уровне с созданием новых геополитических конструкций как в мировой торговле и производстве, так и в вопросах безопасности на основе прагматичных экономических нарративов.

Для стран Центральной Азии экспертиза политических нарративов как собственных, так и внешних, должна войти в список необходимых условий по оценке политических рисков, влияющих на экономические вопросы, на развитие, на диверсификацию источников внешних инвестиций, внешнюю и внутреннюю политику государств и безопасность. Исследования показывают, что соперничество США и Китая, а также конфронтация России и Европы становятся центральными нарративами, влияющими на будущее региона.